please do not be inconsistent i find it infuriating // keep calm, work hard and STOP MIMIMI !!!
Название: Диколесье
Автор: Thea Hayworth
Категория: слэш
Жанр: сказачное фэнтези
Рейтинг: NC-17
Предупреждения: тентаклики
Примечания: названия переведены, добавлен русский колоритпотому что мне за это не платят, имею право
Краткое содержание: У всего - лесов и морей, гор и равнин - есть хранители, которые присматривают за своими землями и охраняют людей. Один их старейших - Мастер Дубоморья, которого никто не видел уже несколько поколений. Его паства ждёт, когда же он покинет их окончательно, пав жертвой тёмной магии или нечисти.
По королевскому распоряжению в маленький городок Орм попадает егерь Костер, чтобы защищать жителей и следить за состоянием леса. Когда-то он уже видел, что случается, когда дичает хранитель, и больше никогда не хотел бы с таким столкнуться.
читать дальшеКапитан не спросил его о причине выхода в патруль в то место, что находилось в двух днях пути на северо-восток от деревни, и о котором никто не хотел говорить. Он лишь кивнул и пожелал ему удачи, а Костер в ответ удержал язык за зубами и не задал роящихся в голове вопросов. Он и не пытался разгадать, что подумал о его маршруте капитан, посчитал ли он, что Костер поехал искать хранителя или их заблудшего егеря. Возможно, Фарин как-то связал его выезд с сердцем рощи. Возможно, его плачевное состояние и было причиной, почему никто о нём не упоминал. Или, может, никто из них не хотел задумываться о том, что им придётся там сделать, если хранитель, на которого они не до конца полагались, когда-нибудь всерьёз повернётся против них.
В первую ночь Костер плохо спал, каждый шорох выдёргивал его из лёгкой дрёмы; он и надеялся, и страшился, что за шумом леса послышится знакомый глубокий голос. Он ни на йоту не сомневался, что Ирсингу не понравится его предложение, а последующий спор выйдет далеко за рамки приличий. Однако если он не ошибался, самого Ирсинга больше всех прочих пугало то, каким он стал, так что Костер намеревался довериться ему. И когда Ирсинг осознает, что бояться нечего, что ж… Это будет совсем другое дело, не так ли?
Поначалу он переживал, что не сможет вновь найти путь к сердцу рощи, а затем принялся переживать, что найдёт его слишком легко, что мёртвых деревьев станет больше. В общем, переживал он о многом, потому что его план мог закончиться очень плачевным исходом.
С чётким пониманием, куда ехать, во второй день дорога заняла меньше времени, и за час до заката он приметил свой первый ориентир: высокую старую осину совершенно без листьев, и даже покинутые гнёзда воронов устало свисали с сухих ветвей как пакля. Осторожность подсказывала сделать привал засветло, осадить оплот ирсингова знаменитого упрямства на свежую голову, но в этот раз он не был против ночного перехода. Когда он доедет до рощи, у него будет готовый лагерь, разве что Ирсинг вышвырнет его вон. Да и что может потревожить хранителя в его собственной роще?
Он мог винить только топот копыт Селки, из-за которого молчали ночные птицы, да свою задумчивость в том, что не замечал, насколько неестественная тишина распространилась по лесу, пока Селки не начала дёргать удила и расстроено фыркать. Резко встав на месте, он задержал дыхание и прислушался, но ничего, ни малейшего звука не подсказывало, откуда ждать опасность. Под деревьями собрались густые тени, размывая очертания стволов и сливаясь с массивом подлеска, так что без движения невозможно было отличить куст папоротника от приготовившегося к прыжку врага.
Когда он услышал, как что-то большое целеустремлённо неслось к нему сквозь деревья, его напряжённые плечи расслабились от накатившей волны облегчения. Если Ирсинг знает о напасти, значит, им не придётся сражаться порознь. Он не ожидал, что хранитель вылетит из веток бесформенным яростным узлом серых корней, отчего Селки в ужасе встала на дыбы и заржала. Костер не заметил, как Ирсинг сплёлся обратно, принял форму человека в глубинах плаща, до того скрывавшегося где-то внутри. Он был слишком занят, пытаясь удержать на месте лошадь, но превращение должно было быть молниеносным.
– Прочь, – рявкнул Ирсинг, пока Селки продолжала бороться со своим всадником и бешено крутить глазами. – Сейчас не время.
– Что?
– Просто уезжай, понял? Чем дальше, тем лучше!
Это прозвучало зловеще.
– Пошёл! – приказал Ирсинг, но не обернулся, чтобы проверить, последовал ли Костер его приказу. Он не воспользовался деревьями, просто избавился от узнаваемой и привычной Костеру формы и унёсся в ночь, будто корни мира решили поиграть в волка.
Хоть Ирсинг и говорил категорично, он не казался безумным, а его вид, пускай инакий, был ничем иным как им самим. Он не сошёл с ума и не одичал. Опасность таилась впереди, а они были близко, чересчур близко к сердцу рощи.
Костер замешкался лишь на миг. Селки воспротивилась, когда он послал её вслед за хранителем, но была слишком хорошо выезжена, чтобы долго упорствовать. Заложив уши назад, она рванула по пути Ирсинга, и Костер отпустил поводья, доверяя её зрению в сгущающихся сумерках больше, чем своему. Он наклонился к её шее, пока они мчались меж деревьев, но обнаружил, что меньше веток хлестали его, чем он ожидал при такой скорости. Деревья отклонялись от него, с удивлением осознал Костер, они расчищали ему дорогу в меру своих сил, и тут и там во встревоженном молчании мелькали яркие золотые глаза.
Даже скача во весь опор, они сильно отстали от хранителя. Когда они выехали из-под деревьев, Ирсинг уже был на месте. Он столь стремительно менял форму, что Костер не мог за ним уследить. Поляна была усеяна трупами, некоторые ещё пытались шевелиться, пока магия медленно вытекала из них, но оставшимися навьями можно было заселить деревню, и основная их масса стояла между ним и Ирсингом.
Сбросив поводья Селки на шею, Костер схватился за лук, а не меч, и быстро натянул тетиву, воспользовавшись стременем для опоры. Если он будет двигаться, если не кончатся стрелы, он пробьёт брешь в этой толпе. В ближний бой он ринется, когда варианты получше истощатся.
Солнце скрылось за деревьями. Накладывая первую стрелу, Костер подумал, что должен был бы хуже видеть, хотя небо над головой и горело оранжевым и золотым. Где-то на той стороне поляны кто-то принёс факелы… а навьям огонь не требовался.
Он спустил стрелу и потянулся за второй, рыская глазами в поисках следующей цели, а не следя за точностью первого выстрела. Нечисти было так много, что промахнуться было невозможно, и он стрелял снова и снова, так быстро, как доставал стрелы из колчана. Скоро его заметят, и тогда…
Селки замерла под ним как истукан, ощутив поводья на шее, но мгновенно поддалась давлению одной ноги и отскочила влево, когда за ними ломанулась группа навий. Наступило время целиться точнее, и он аккуратно стрелял назад, предвосхищая ритм прыжков Селки и прорежая ряды преследователей. Двое из них были старее или умнее прочих, их рваная походка мешала хорошо прицелиться, так что Костер сел в седло, и Селки как по команде зарылась копытами в землю и застыла на месте.
Эти двое быстро пали один за другим, однако сам Костер привлёк слишком много внимания. Ему следовало бы уехать с поляны и обогнуть сражение, чтобы зайти с другой стороны, но брошенный в сторону дальнего конца рощи взгляд заставил его передумать.
Он рассмотрел факелы, вкопанные по обе стороны одного из могучих древних дубов и ярко горящие в окружающей темноте. В их свете он увидел дёргающегося на стволе мужчину, привязанного за ставшие фиолетовыми кисти рук, а кровавые остатки глаз уже окрасили его щёки алым. Одно это и так было отвратительно, но с резким болезненным вздохом Костер понял, что связывающая мужчину верёвка была ничем иным, как пуповиной дриады, а саму её пришпилили к дубу в пародии на объятия; железные ножи, которыми орудовали двое мужчин в ржаво-красной коже, смешивали кровь и смерти их жертв.
Он не обратил внимания на кинувшихся к нему навий, его следующая стрела предназначалась более молодому из двух некромантов. Тому, кто проявлял большее рвение.
Сжав ногами бока Селки и пустившись вслед за спущенной стрелой, он доставал вторую, смотря, как пошатнулась и рухнула на колени его цель. Он точно попал в лёгкое, и даже если не в сердце, самые чёрные из магов намного более хрупкие, чем их создания. Когда старший мужчина обернулся с мерзким оскалом, Костер был готов. Копыта Селки проскользнули по влажной траве, когда он её осадил, чтобы с первого раза убить ублюдка.
Ещё секунда – и он бы выстрелил, если бы с верхних веток на него не напал навий с до боли знакомыми чертами лица.
На него смотрел не юный Тьерр, о нет. Улыбка Тьерра никогда не была такой жадной, а на месте двух жёстких кусков янтаря должны были сиять яркие, смешливые, синие глаза. В глубине души он не удивился – егерь мог не явиться на одну перекличку, но не на вторую – и ни на миг не поверил, что в этой истерзанной оболочке осталось хоть что-то от паренька, которого он едва знал. Просто он ни разу в жизни даже в самых диких лесах не встречал навья, чьё имя знал.
Он почти извинился, но решил не тратить понапрасну воздух. Вместо этого его стрела вонзилась монстру точно в лицо. Селки в тот же момент с криком ринулась вперёд, её тело сотряслось, будто по ней ударили, и Костер знал, что если обернётся, то увидит кожистые руки, пытающиеся утянуть её вниз – и Костера вместе с ней.
Что ещё хуже, когда Костер оглянулся, старого некроманта и след простыл.
Что ж, не оставалось времени волноваться о нём.Опережать на шаг монстров, которые окружали его со всех сторон, и так задачка трудная, ещё и Ирсинг был абсолютно один в центре всё разраставшейся кровавой бойни.
Впервые увидев, как сражается Ирсинг, он был поражён, но сейчас понял, что хранитель сдерживался, видимо, опасаясь так напугать Костера, что тот, поджав хвост, бежал бы до самых Озёр. Ни на миг не останавливаясь, Ирсинг будто стал ураганом пепла и зелени, ни в одной форме не задерживаясь дольше, чем требовала его атака. Пальцы превращались в когти, разделялись в десяток щёлкающих плетей, а сам он уворачивался, ускользал как клубок змей, только чтобы появиться за новым противником. Ему тоже доставалось – некогда гладкие корни местами несли следы зубов и царапины, несколько из них скрутились в тугие узлы, поблёскивающие чем-то прозрачным и маслянистым – но он ни разу не замедлился, ни разу не дрогнул, и ни разу не посмотрел в сторону Костера.
Казалось, что прошла вечность, прежде чем остатки врагов бросились наутёк, но не добежали даже до деревьев. Некоторых настигли стрелы Костера, но Ирсинг безжалостно расправлялся с беглецами, как боролся за свою жизнь до того, и ничем даже отдалённо не походил на человека, разрывая последних навий на куски.
Костер сполз с седла и опёрся на плечо Селки, возвращая себе твёрдость в ногах, затем переборол нервное возбуждение от только что окончившейся битвы и огляделся, ища, что требует его внимания в первую очередь.
«Ирсинг», – решил он и направился прямиком к хранителю, пока не понял, куда тот шёл.
Ирсинг приблизился к древнему дубу с явной неохотой и, сжав губы, уставился на омерзительную сцену, которую оставили за собой некроманты. Его зелёные глаза горели яростью и болью. Спасать мужчину было поздно – незнакомец, Костер его никогда не встречал – да и дриада пребывала в не лучшем состоянии. Он едва мог различить её на фоне ствола дерева, её сухая кожа, так напоминающая кору, вжималась в него так плотно, что словно сливалась с дубом воедино. С закрытыми глазами она казалась древесным призраком, которого легко не заметить.
Костер с надеждой посмотрел на Ирсинга, но всё внутри него сжалось, когда тот покачал головой, не смотря вниз.
– Я не могу ей помочь, – прохрипел он, и его ладони сжались, их узлы заходили ходуном, яснее лица выражая его муки. – Если она выживет, погибнет её дерево.
Однако когда хранитель потянулся, чтобы отвязать пуповину дриады от запястий умершего человека, та распалась в пыль и осыпалась на землю, разрывая связь между ними.
У Костера перехватило дыхание, когда дриада сделала последний вздох; он не подхватил упавшее к ногам тело, слишком потрясённый увиденным, чтобы вспомнить о приличиях. Он не знал, как создавали навий, и с радостью оставался бы в неведении. А проводить подобный ритуал здесь…
– Почему она? – с трудом выдавил он. – Почему здесь?
– Иногда, – прохрипел Ирсинг, – не из-за хранителя дичает лес. Осквернение сердца рощи тоже прекрасно справится с такой задачей, заодно прихватит меня с собой, – он отвернулся, пока Костер обдумывал услышанное, и зло и устало окинул взором разбросанные трупы. – Этих тоже придётся сжечь. Они хотя бы сделали часть работы и собрались в одном месте для кострища.
– Здесь? – нутро Костера болезненно сжалось, и он почувствовал, как кровь отлила от лица. – Ты собираешься сжечь их прямо здесь?
– Их так много, что другого места не найти, – разумно заметил Ирсинг. Он будто хотел добавить что-то ещё, но заколебался, а взгляд его чуть смягчился. – Ты не обязан ост…
– Я остаюсь, – перебил Костер, расставив ноги и вздёрнув подбородок.
Сомнения уступили место жалости, когда стали ясны причины возражения Костера.
– Я не собираюсь сжигать своё сердце рощи, чтобы досадить им. Не дождутся, слишком много чести. Может, я и умираю, – прорычал он, сжимая руки в кулаки, – но облегчать им жизнь не планирую. Да я сгнию прежде, чем позволю этим паразитам питаться своим телом, покуда жив. Можешь доверить мне небольшой костерок, – его голос стал нежнее. – Хотя бы в этот раз.
– Остаюсь, – упрямо повторил Костер, но уже не так рьяно. – Хотя бы до утра. Я должен сообщить семье Тьерра, – пояснил он. Его голос надломился от нахлынувших воспоминаний, но он продолжил: – Просто это не тот костёр, с которым стоит оставаться наедине.
Ирсинг кивнул, принимая тот факт, что проиграл спор, но ни словом не обмолвился до самого рассвета, лишь тихо пожелав Костеру доброго пути.
Оставив позади опоганенную рощу и прах друга, тем утром Костер чувствовал себя более одиноким, чем когда приехал.
Вот тебе и блестящий план.
* * *
Ничего удивительного, что после доклада он чувствовал себя несколько потерянным. «Отдохни недельку», – по-отечески предложил капитан, и это казалось жутко несправедливым. Он почти не знал Тьерра, ему следовало бы занять чьё-то место или хотя бы взять на себя патрули паренька. Ему следовало бы доказать Ирсингу, что он не напуган ни видом хранителя во всей его красе, ни знанием, что обращение Ирсинга может явиться следствием вовсе не его личного выбора.
Кстати, об этом он тоже доложил, и не мог сказать, дались ли ему тяжелее принесённые Сенну и капитану вести или же печальные новости для родни Тьерра.
Его сочли бы безумцем, если бы он отправился к роще – таковым его считали на прошлом месте службы и никогда бы не позволили даже приблизиться к сердцу рощи – безумцем, вероятно, крайне опасным. И он оставался в городе, часами ухаживал за Селки и всем своим видом как бы показывал, что тревожиться о нём совсем не стоило.
Вот только Сенн заявлялся в гости чуть ли не каждое утро, чтобы утащить его завтракать, затем заходила Ана с детьми и передавала ему ленч, а уж когда на его пороге возник Риг, дабы обсудить вопрос о том своём жеребце, Костер бросил попытки построить стену между собой и их переживаниями, однако ещё долгие дни пребывал в изумлении. Он же почти незнакомец. Насколько же плохо он выглядит, раз они так хлопочут о нём?
По ночам ему снился огонь, и становилось не до сна. Он выходил на прогулки, не покидая пределов деревни, если не брал с собой меча. В конце концов, второй некромант никуда не делся – даже в самых светлых лесах от некромантов никто не застрахован – да и навьи не погибали вслед за создателем. Если кто и замечал его ночные обходы, то никогда их не упоминал, за что Костер был искренне благодарен.
На пятую ночь он решил пройтись до родственного алтаря и рощи, где проходили танцы, но не знал почему.
Пускай он шёл будто в бреду, но около поляны замедлил шаги, приметив свет от факела там, где должна стоять кромешная темень. Время для Светлой Четвертьночи ещё не пришло, наоборот, до неё оставалось больше двух недель, а на огонь и лес ему в последнее время ох как не везло. По уму следовало украдкой уйти, поднять капитана и прочих егерей и вернуться не с одним мечом в руке.
Вместо этого он подобрался ближе и замер от неожиданности, узнав укутанную в плащ фигуру, стоящую над алтарём. Одна рука хранителя была вытянута вперёд, и из сложенной горстью ладони тёк неизменный поток прозрачного золота.
Боясь произвести хоть звук, он наблюдал, затаив дыхание, пока Ирсинг не повернул голову, чтобы взглянуть в его сторону. Подсвеченный тёплым жёлтым светом окружающих алтарь факелов, на миг Ирсинг показался незнакомым, серое лицо стало почти зелёным. Затем его ласковое выражение сменилось лукавым, резким и выжидательным – он вновь был тем Ирсингом, которого знал Костер.
– Ты что здесь делаешь? – спросил Костер и вышел из-под сени деревьев, вставая рядом с хранителем.
Ирсинг ответил с каменным лицом:
– Живу я здесь.
Впервые за последнюю неделю Костеру хотелось рассмеяться.
– Ну да, – вместо этого сказал он, – это я и так знал. Но ты наполняешь чашу, – неуклюже указал он. Он заметил, что ладонь Ирсинга выглядела так, будто была порезана, но говорить об этом вслух не стал. Он и без того уже слишком много раз за одну ночь озвучил очевидное.
– Мне подумалось, – протянул Ирсинг, – что существовать в ожидании своей смерти несправедливо по отношению к тем, кого мне дóлжно хранить. Даже если они… далеки от меня, я… – он с силой сжал пальцы в кулак и опустил руку, глядя в широкую деревянную чашу, до краёв наполненную его… кровью? Сущностью? Костер не представлял. – Твоя забота – честь для меня, – почти неслышно сказал Ирсинг. – Мне надлежит ответить тем же.
Костер уставился на него. Отголоски понимания зашевелились у него в голове и отказались умолкать.
– Тебе никогда не нужен был кто-то, кого надо защищать, – вслух произнёс он, вспоминая собственные слова, сказанные так много недель назад. Тогда он опирался на свой опыт общения с изменчивыми хранителями.
Ирсинг смерил его настороженным взглядом, его низкий голос прозвучал глухо:
– Я нахожу бесполезными тех, кто не в состоянии позаботиться о себе. Тебе пора было б уже уяснить, что мне нельзя доверять.
Настолько смехотворное заявление не стоило ни возражения. На его лице расцвела улыбка от снизошедшего озарения, а не от абсурдности сказанного.
– Ну что ж. Теперь я понимаю, каким круглым дураком был.
– Что?
– Что я с самого начала твердил тебе? – с лёгким сердцем поторопил его Костер.
Зелёные глаза сузились, и Ирсинг едва ли не обвинительно бросил:
–Ты толкуешь про свой нелепый план по привыканию к моей внешности посредством какого-нибудь благодарного подношения?
– Ирсинг, – с улыбкой оборвал его Костер и потянулся к прохладным скулам хранителя. – Кто знает тебя лучше меня?
Ирсинг замер, словно не в силах поверить собственным глазам, но мелко вздрогнул, когда Костер провёл кончиками искусных пальцев по его щеке. Крепко сплетенные серые лианы не поддавались давлению, совсем не походили на мягкую плоть, однако незаметные, но чувствительные движения под его ладонью, когда Ирсинг сжал челюсти, давали понять: это не маска, это живое. Да, ощущения вовсе не напоминали прикосновения к человеку, но и взволнованно глядящее на него лицо не было человеческим, в отличие от чересчур человеческих глаз, явно усомнившихся в том, не помутился ли разум Костера.
– Всё хорошо, – пообещал он, обхватывая хранителя за шею и медленно наклоняя к себе. – Ты не причинишь мне вреда, я не дам дёру, вопя от ужаса. Позволь мне это доказать.
– Упрямец, – попытался ответить Ирсинг, но Костер заткнул его поцелуем.
Поначалу было непривычно. Губы Ирсинга, хоть и гибкие, были такими же жёсткими, как и всё его тело. Костер слишком поздно задумался, хотя бы из вежливости имело ли существо, которое говорило и, скорее всего, дышало, нечто столь обыденное как язык. Тут его поджидал приятный сюрприз – вкус Ирсинга кружил голову, будто Костер очень быстро выпил много креплёного вина.
С недовольным ворчанием оторвавшись от хранителя, он слегка отклонился и открыл глаза. Пришлось несколько раз ошеломленно сморгнуть. Ирсинг взирал на него, неуверенно нахмурившись.
– Хн, – он помотал головой, прогоняя морок. – Это… ты, да? Родомёд. Это сам ты.
– Это часть меня, – подтвердил Ирсинг и пожал плечами. – Находишь ли ты его неприятным?
– О нет, – заверил его Костер, очухиваясь. Он чувствовал себя так, словно все ощущения обострились и переполняли его, начиная с аромата и вкуса Ирсинга и заканчивая тлеющим внизу живота теплом. – Просто не хочу, чтобы ты потом утверждал, что я был не в своём уме.
– Это может помочь, – предупредил Ирсинг, но сдался, увидев усмешку Костера.
– Нет, – возразил он, – абсолютно, совершенно не может.
Обычно он не любил обнажаться на улице, но рядом с алтарём – совсем другое дело, особенно в присутствии хранителя. Не было ни музыки, ни яркого света десятков факелов, ни радости и смеха родных и близких, однако тусклое пламя и тихая темнота леса не казались отталкивающими.
Он надеялся, что его откровенность заставит Ирсинга расслабиться, но потянувшаяся к нему рука была чрезмерно осторожной, гладко отполированные пальцы невесомо прочертили линию по ключице от горла к плечу. Прохладные и непривычные, где тонкие корни сплетались, принимая человеческие очертания, они поглаживали кожу Костера знакомыми движениями и в то же время не походили ни на что, и очень жёсткие, и слишком гибкие одновременно.
– Всё хорошо, – повторил он и запустил руку под плащ Ирсинга, который уже пока было чинить. Его ладонь легла на твёрдое бедро.
Когда края плаща разошлись, Ирсинг напрягся, но не пошевелился, пристально наблюдая, как Костер его рассматривал. В их последнюю встречу хранитель был ранен в десятке мест, но не позволил Костеру как следует себя обследовать. Он переживал о многом, но больше всего о том, смог ли Ирсинг залечить вред от того, что с ним сотворили, ведь его сердце рощи осквернили, оно медленно погибало, но, видимо, волновался он напрасно. Ещё можно было подметить царапины и рваные раны, оставленные когтями и ножами, но они хорошо заживали, едва видимые на стальном фоне широкой груди хранителя.
Он вправду поражал, захватывал настолько, что Костер и не подозревал в себе подобного интереса. Сам он рос исполином, сравнявшись с взрослыми мужчинами в возрасте, когда прочие мальчишки только-только вытягивались будто сорняки. Он быстро набрал силу и большую часть жизни вёл себя с окружающими как с хрупкими фарфоровыми куклами. Одно присутствие Ирсинга заставляло его почувствовать себя маленьким. Он не без причины восхищался феноменальной силой хранителя и теперь держал эту мощь в буквальном смысле в руках. Впервые кто-то усмирял себя ради него.
Он провёл рукой по груди Ирсинга и поразился тому, как точно повторяли твёрдость грудных мышц и скаты ключиц плотно сплетённые корни, копируя очертания и дрожь мускулов, пока его пальцы спускались до плоского живота. Если бы Костер собственными глазами не видел, как хранитель превращается в нечто чуждое, он бы считал того почти человеком, крепким как один из его дубов. В местах, незадетых произошедшей схваткой, он был стеклянно гладким, как отполированное вдоль волокон дерево. Пускай у него не было сосков, которые можно ущипнуть или мучить, не было пупка, который можно игриво пощекотать кончиком языка, но что-то в ласках Костера явно ему нравилось, если судить по заполняющему глаза Ирсинга возбуждению.
Прежде, чем его рука скользнула ниже, Костера притянули вперёд, и Ирсинг впился в его рот поцелуем менее осторожным, но не менее нежным. Изучая губы хранителя, но не испивая из него, Костер улыбнулся – Ирсинг вздрогнул –и одобрительно мурлыкнул, когда массивная ладонь легла на его спину. Чуть помедлив, Ирсинг прижал их друг к другу, кожу к коре.
Он едва не отодвинулся, когда нечто незнакомое шевельнулось у его бедра, захотел увидеть то, что ощущалось столь непривычно. Не твёрдое и единое, а гибкое шевеление тонких лиан, которые поглаживали его кожу будто по собственному желанию. Они исследовали его с той же тщательностью, которую Костер с первой встречи заприметил в Ирсинге, пощекотали тонкую кожу с внутренней стороны его бёдер и почти остановились, когда дошли до крепко прижимавшегося в его животу члена, которым он потирался о хранителя. Одна, колеблясь, обвила основание его члена – Костер зарычал и не шевелился, пока она мягко пробиралась по нему вверх. Дерево не славилось податливостью, и на миг он почувствовал себя в ловушке, будто ему на член одели поводок. Он зарделся, когда понял, что совсем не возражал против такого развития событий.
Вовсе не от смущения начал он извиваться в объятиях Ирсинга, стоило второй лиане присоединиться к первой. Он понял, что в этих кольцах было достаточно места, чтобы отодвинуться на несколько дюймов, пока головка члена не коснулась последнего оборота; трепещущее сжатие заставило с резким вздохом толкнуться вперёд. Откинув голову назад, он увидел, как зорко наблюдает за его реакциями Ирсинг. Хранитель на сей раз не ответил на безмолвное давление руки Костера, лежащей у него на шее, и отказался отвлекаться на поцелуи.
Он не мог не покраснеть, когда третий отросток присоединился к первым двум, ещё пара заигрывающе и искательно провели по его яйцам, а затем медленно изогнулись, разводя их в стороны. И вновь он попытался сдержать свои беспокойные движения – и не смог. Он изучал длину своего необычного поводка и старался не опозориться от малейшего жадного, сжимающегося движения, нежно притягивающего его обратно, ещё ближе к хранителю. Эти гибкие, извивающиеся корни, казалось, были сразу везде, так что через постыдно короткое время Костер уже бесстыдно тёрся о прохладное твёрдое бедро Ирсинга; тот переступил, чтобы ему было удобнее.
– Нравится? – прошептал Ирсинг ему на ухо. Костер отвлечённо рассмеялся и сильнее вцепился в плечи хранителя, когда два – или три? – отростка Ирсинга сплелись в узел и надавили на местечко сразу за его мошонкой.
– Духи, да. Так… ох, так хорошо. Сделай так ещё.
Глухое урчание Ирсинга около его шеи окончательно переполнило чашу терпения, и Костер порадовался, что до лета оставалось всего несколько недель. Он уверенно выпутался из объятий Ирсинга, задрожав, когда согретые теплом его тела лианы нехотя прошлись по его коже, выпуская из своих колец. Он бы встал на колени, только вот Ирсинга это явно встревожило, и он задумался, насколько хорошо контролировал себя хранитель. Безусловно, достаточно, чтобы не ранить его, ну а если в пылу момента?
Он представил, как лианы Ирсинга плотно обвивают его горло, удерживая на месте, пока они одна за другой заполняют его рот, лишают дыхания. Потом представил, как запаникует из-за этого Ирсинг, и отбросил свою порочную фантазию. «Позже», – пообещал он себе и растянулся на своём расстеленном на траве плаще, протягивая руки, чтобы уложить хранителя рядом. Когда Ирсинг станет больше доверять и себе, и Костеру, он точно вернётся к этой идее.
– Давай, – настоял он, заметив, что Ирсинг сомневается. Он наслаждался незнакомыми ощущениями, переплетая пальцы с чужими, большими, чем его собственные. – Я хочу до конца. Давай же.
– Тебе не знакомо чувство меры, – проворчал Ирсинг с неверным смешком, от которого Костер улыбнулся.
– Забавно. Все считают меня воплощением осторожности, – легко возразил он. У него перехватило дыхание, когда Ирсинг аккуратно устроился рядом, но не на нём, и склонился так низко, что напомнил Костеру о своём весе. – Видимо, это тоже частица тебя.
– Тогда повезло тебе, что я терпеливый.
Он хотел рассмеяться – с их первой встречи Ирсинг бывал каким угодно, только не терпеливым – однако медленно блуждавшая по его животу рука как раз дошла до члена, и он от неожиданности поперхнулся воздухом. Ирсинг не сводил с него глаз, и было в подвижных чертах его лица что-то, намекающее на вопросительно приподнятую бровь.
– Хорошо, – выдохнул он и подивился, с каким азартом дёрнулся его член в чересчур осторожном кулаке хранителя. Странно мозолистая поверхность ладони Ирсинга и изогнутые пальцы вырвали из его горла стон. Костер дёрнулся вверх за добавкой. – Хнн. Ты можешь… туже. Я не?
Он беспомощно выгнулся, когда держащая его рука мгновенно распалась, тугие завитки пальцев разделились, ладонь до запястья потеряла человеческие очертания. Шустрые как змейки, эти лианы обвили весь его член. Поначалу казалось, что его сочащаяся смазка увлажнила захват, в котором он отчаянно двигался, но её было чересчур много, пускай сам Костер и был близок к разрядке. Стоило ему глянуть вниз, он увидел, что извивающийся узел из корней хранителя отражает свет огня из-за той же прозрачной жидкости, которой тот ранее наполнял родственный алтарь.
– О духи, – ругнулся он и вспомнил, что прежде Ирсинг порезал себя. Неужели он был настолько груб, что рана вновь открылась? – Ты?
– Тише, – хранитель сжал его крепче при следующем движении, и следующем. – Сейчас всё иначе.
– Но?
– Ты бы не поранил меня, даже если б постарался.
Ирсинга это явно позабавило, и Костер почувствовал облегчение. Или он впитывал сущность Ирсинга кожей, как листья – солнечный свет. Слишком трудно стало думать хоть о чём-либо кроме удовольствия. Он отрешённо решил, что в любое другое время он бы сквозь землю провалился от стыда из-за звука, который издал, когда лианы хранителя отпустили его.
– Хорошо, – сказал Ирсинг, будто понял смысл его бессловесной мольбы. Костер не задавал вопросов, потому что рука хранителя отчасти вернулась к форме человеческой и спустилась ниже. Тонкие, скользкие лианы проникли внутрь него одна за другой.
Он зарычал и выгнулся вверх, без стыда разведя ноги в стороны. Так странно, очень странно, когда внутри двигается нечто столь гибкое, будто его заполнило до краёв гнездо змей. Часть его хотела сжаться от этой непривычности, но осторожные движения лиан посылали вдоль позвоночника Костера снопы искр. Дюжина искусных изгибов легко и беспорядочно поглаживали и надавливали, и он подавался навстречу каждому размеренному толчку, сжимая в пальцах траву. Каждая лиана сама по себе было настолько тонкой, что он не замечал, когда внутри него появлялась ещё одна. Переход от двух «пальцев» к трём, а затем четырём исподволь растянул его.
Он не сразу понял, что Ирсинг спросил о чём-то, ему пришлось моргнуть пару раз, чтобы увидеть, как хранитель смотрел на него со смесью жажды и удовлетворения. Словно наблюдать, как Костер теряет голову, уже достаточно, даже если бы сам он не отказался от…
Большего. В этом же и состоял вопрос, да?
– Ты уверен? – переспросил Ирсинг, довольный, что наконец-то привлёк его внимание.
– Да, – ответил он без колебаний. Неужели Ирсинг сомневался? – Сейчас, – на всякий случай уточнил он.
Отростки, служившие хранителю чем-то наподобие члена, оказались шире и длиннее тех, что составляли его пальцы, но Костер уже был так хорошо подготовлен, а лианы – скользкими от сущности Ирсинга, что первая из них не встретила сопротивления. Вторая скользнула следом почти в тот же миг, пробираясь глубже, но он едва не потерял сознание, когда они изогнулись внутри, раскрывая его для третьей. Он уже чувствовал себя таким же наполненным как секунду назад, а движение внутри не прекращалось ни на мгновение, лианы сплетались и вились вокруг друг друга, распадаясь, только чтобы уступить место ещё одной, присоединившейся к танцу своих собратьев.
Ирсинг оставался абсолютно неподвижным и нависал над Костером с видом глубокого сосредоточения. Так что именно Костер обхватил его бёдра ногами, отчаянно двигаясь, пока корни наполняли его всё больше. Он сразу понял, когда достиг своего предела, почти не желал оборачиваться, чтобы увидеть, сколько же из них уже внутри него, а сколько – снаружи, однако Ирсинг и не давал ему больше. Один отросток погладил его член, скорее дразня, а не лаская. Он бы сам потянулся вниз и взял себя в руку, если бы смог ослабить крепкую хватку на неровной спине Ирсинга. Истекая соком хранителя, пьяный от родомёда и собственных обострённых чувств, он позволил себе забыться, пока в его голове не осталось ничего кроме распирающего изнутри давления, внимательных глаз и оглушительного облегчения, когда он наконец кончил.
Вероятно, он покинул этот мир на несколько минут. Когда он открыл глаза, то почувствовал, как растянуты его мышцы там, где только что был Ирсинг, необычное тепло наполняло его и, будто тая, впитывалось внутри. Хранитель терпеливо сидел рядом и ждал, пока он проснётся.
– Хн, – простонал он и задумался, стоило ли ему приложить усилия и принять вертикальное положение или лучше проспать остаток ночи на этом самом месте. – Это было потрясающе. Мы сделаем это снова.
– Хм. Похоже, у меня будет партнёр в грядущую через несколько недель Четвертьночь, – наигранно небрежно ответил Ирсинг. Отчасти Костер обрадовался: хранитель без слов уверял, что больше не собирался прятаться, обещал жить, а не отмерять отведённое ему время.
Однако по большей части Костер приподнялся на локтях и смерил Ирсинга таким взором, словно сильно сомневался в здравомыслии хранителя.
– Несколько недель? Я предполагал несколько часов. Завтра, если мне придётся тебя уговаривать. Э-э, мне придётся тебя уговаривать? Потому что мне, скорее всего, следует одеться, если уговоры затянутся, по ночам всё ещё прохладно, знаешь ли.
Да, он дразнился, но самую малость, и Ирсинг, хвала ему, это понял.
– Одевайся, если можешь, смертный, – проворчал Ирсинг, внезапно обнаружив один из окружающих их факелов крайне занятным. – Через несколько часов мы можем сие обсудить.
Сильно позже, когда прошло несколько часов, а затем – ещё несколько, на самом краю сна Костер почувствовал, как ласково перебирала его волосы чужая рука.
– Вы так скоро покидаете меня, – прошептал Ирсинг. Слова были полны отчаянной тоски, и Костер попытался вернуться в сознание, но тщетно.
Его старания были обречены на провал, однако это было первым, о чём он вспомнил, проснувшись утром.
* * *
На пороге осени, когда лето было уже на исходе, в Орм въехал небольшой караван из пяти повозок с вереницей скота на привязи: тремя коровами, двумя козами и лошадью, которая легко могла быть близнецом гордости и отрады их нового егеря. Ирсинг уже несколько дней следил за ними, ещё с тех пор, как они пересекли границу его леса, хотя они не первые приехали в поисках нового дома – весть о том, что Дубоморье вновь укрощено, быстро разнеслась по стране.
Подобные мысли его развлекали, пусть и не по-доброму. Его сердце рощи вопреки всем ожиданиям опять процветало, но это не значило, что он очистил свои земли от всех невзгод, что рыскали у границ – эту битву никогда не выиграть. Отныне он просто внимательнее прислушивался к мольбам в свой адрес.
Он хотел проверить границы между Ормом и Ясенобродом, но отвлёкся, когда понял, что Костер с ним не идёт. Странно – его человек, его егерь предпочитал сень леса всему прочему, и убедить его сидеть дома было нелегко. Отсутствие мужчины настолько смущало, что Ирсинг повернул обратно, скользя в тени домов на самом краю деревни и походя усмиряя брехучих собак. Он всё ещё носил зелёный плащ, пусть многие видели его лицо во время последних Четвертанцев и не раз – после, благодаря обыденному отношению Костера к его персоне. Хоть он ясно дал понять, что предпочитал для танцев одного конкретного партнёра, не стоило без надобности проверять намерения других людей.
Все ещё привязанный к повозке высокий мерин резко заржал по его прибытии, предупреждая людей, ежели кто из них его слушал, однако те были слишком заняты. Они остановили повозки и оглядывались вокруг с улыбками на лицах.
Костер распахнул свою дверь с ухмылкой и длинными резвыми шагами подошёл к ближайшему вагончику, стягивая сидевшую на облучке возницу на землю и заключая в крепкие объятия.
Ирсинг беспристрастно решил, что для человека женщина была довольно миловидной. Та, смеясь, чмокнула Костера в щёку. Она была почти с него ростом, её длинная чёрная коса растрепалась, а заразительная улыбка искрилась в тёплых карих глазах. Пока он наблюдал, прочие люди повылезали из повозок и подходили к ним, море в основном тёмных волос, тёмных глаз, странно похожих улыбок, и он как раз собирался улизнуть с этого воссоединения, на которое его никто не приглашал.
У него бы это даже получилось, если бы дьявольский конь не наделал шума очередным требовательным ржанием.
Не один Костер обернулся – мужчина постарше со следами седины в волосах зорко шарил чёрными глазами вдоль границы леса. Костер почти с надеждой же искал причину ближе, и стоило ему приметить хранителя, он, не выпуская из рук талию женщины, засверкал от искреннего нескрываемого восторга.
Что ж. Костер любил повторять, что в иных лесах иные традиции.
– Ирсинг! – он ухмыльнулся, когда женщина у него под боком издала возмущённый звук, и проигнорировал её удар кулаком по плечу. – Познакомься с моей семьёй.
Он сделал к ним два шага, но в удивлении остановился.
– Твоей семьёй?
– Ну, её части, – пожав плечами, исправился тот. – Они половину Дубоморья займут, если приедут всем скопом.
– Мы не живём в Вязодоле, – ответила женщина с характерной для Костера лёгкостью. – Мы и есть Вязодол.
– Это точно, – пробурчал с улыбкой старший мужчина. Отец Костера, может?
Он смотрел на них в упор. Они, разумеется, смотрели в ответ, но выжидающе, уютно, и… он ничего не понимал. Но он всё же помнил о приличиях.
– Добро пожаловать, – серьёзно сказал он. – Всем вам.
Они обезоруживающе улыбались в ответ, довольствуясь столь малым, что ему хотелось спросить, есть ли у них вообще хоть какие-то стандарты. Однако если они были хоть сколько-нибудь похожи на Костера – их сына, их брата, Ясень Первозданный, да только слепой бы не признал в этой женщине его сестру – эти стандарты были очень высоки. И Костер привёз их всех от старейшей бабки до детей, которые сохраняли пристойное спокойствие в заботливых руках старших, и он вправду совсем ничего не понимал.
Вот только Костер смотрел на него с добротой в глазах, словно знал много больше, чем готов был сказать, и перед взором Ирсинга развернулась картина того, что задумал этот сентиментальный дурак.
Однажды Костер умрёт, как и все они. Но его племянницы и племянники – его внуки, возможно, хотя в Ирсинге было достаточно дикости, чтобы обрубить на корню подобную перспективу – продолжат жить вместо него, слепленные, коли миру повезёт, из того же теста. И Костер сделал всё возможное, чтобы Ирсинга до конца его дней преследовала самая упрямая, преданная стая смертных, когда-либо ходивших по этим землям.
– Итак, – живо начал Костер, приобнимая сестру. – Это Карис. Она тебе понравится, – добавил он озорно. – Она может сшить идеальный плащ из выкройки за пару дней.
– Учитывая, с какой скоростью мы их портим, я надеюсь, ты сможешь это доказать, – сухо ответил Ирсинг, чтобы увидеть, как поперхнётся смехом Костер.
Её улыбка была до боли знакомой и уютно повторилась на лицах окружавших их людей. Не такие обеты, что он делил с Костером, не такое родство, но всё равно оно согревало его изнутри.
– О да, – она одарила хитрой усмешкой брата, чья тревога казалась наигранной лишь наполовину. – Думаю, справлюсь.
Автор: Thea Hayworth
Категория: слэш
Жанр: сказачное фэнтези
Рейтинг: NC-17
Предупреждения: тентаклики
Примечания: названия переведены, добавлен русский колорит
Краткое содержание: У всего - лесов и морей, гор и равнин - есть хранители, которые присматривают за своими землями и охраняют людей. Один их старейших - Мастер Дубоморья, которого никто не видел уже несколько поколений. Его паства ждёт, когда же он покинет их окончательно, пав жертвой тёмной магии или нечисти.
По королевскому распоряжению в маленький городок Орм попадает егерь Костер, чтобы защищать жителей и следить за состоянием леса. Когда-то он уже видел, что случается, когда дичает хранитель, и больше никогда не хотел бы с таким столкнуться.
читать дальшеКапитан не спросил его о причине выхода в патруль в то место, что находилось в двух днях пути на северо-восток от деревни, и о котором никто не хотел говорить. Он лишь кивнул и пожелал ему удачи, а Костер в ответ удержал язык за зубами и не задал роящихся в голове вопросов. Он и не пытался разгадать, что подумал о его маршруте капитан, посчитал ли он, что Костер поехал искать хранителя или их заблудшего егеря. Возможно, Фарин как-то связал его выезд с сердцем рощи. Возможно, его плачевное состояние и было причиной, почему никто о нём не упоминал. Или, может, никто из них не хотел задумываться о том, что им придётся там сделать, если хранитель, на которого они не до конца полагались, когда-нибудь всерьёз повернётся против них.
В первую ночь Костер плохо спал, каждый шорох выдёргивал его из лёгкой дрёмы; он и надеялся, и страшился, что за шумом леса послышится знакомый глубокий голос. Он ни на йоту не сомневался, что Ирсингу не понравится его предложение, а последующий спор выйдет далеко за рамки приличий. Однако если он не ошибался, самого Ирсинга больше всех прочих пугало то, каким он стал, так что Костер намеревался довериться ему. И когда Ирсинг осознает, что бояться нечего, что ж… Это будет совсем другое дело, не так ли?
Поначалу он переживал, что не сможет вновь найти путь к сердцу рощи, а затем принялся переживать, что найдёт его слишком легко, что мёртвых деревьев станет больше. В общем, переживал он о многом, потому что его план мог закончиться очень плачевным исходом.
С чётким пониманием, куда ехать, во второй день дорога заняла меньше времени, и за час до заката он приметил свой первый ориентир: высокую старую осину совершенно без листьев, и даже покинутые гнёзда воронов устало свисали с сухих ветвей как пакля. Осторожность подсказывала сделать привал засветло, осадить оплот ирсингова знаменитого упрямства на свежую голову, но в этот раз он не был против ночного перехода. Когда он доедет до рощи, у него будет готовый лагерь, разве что Ирсинг вышвырнет его вон. Да и что может потревожить хранителя в его собственной роще?
Он мог винить только топот копыт Селки, из-за которого молчали ночные птицы, да свою задумчивость в том, что не замечал, насколько неестественная тишина распространилась по лесу, пока Селки не начала дёргать удила и расстроено фыркать. Резко встав на месте, он задержал дыхание и прислушался, но ничего, ни малейшего звука не подсказывало, откуда ждать опасность. Под деревьями собрались густые тени, размывая очертания стволов и сливаясь с массивом подлеска, так что без движения невозможно было отличить куст папоротника от приготовившегося к прыжку врага.
Когда он услышал, как что-то большое целеустремлённо неслось к нему сквозь деревья, его напряжённые плечи расслабились от накатившей волны облегчения. Если Ирсинг знает о напасти, значит, им не придётся сражаться порознь. Он не ожидал, что хранитель вылетит из веток бесформенным яростным узлом серых корней, отчего Селки в ужасе встала на дыбы и заржала. Костер не заметил, как Ирсинг сплёлся обратно, принял форму человека в глубинах плаща, до того скрывавшегося где-то внутри. Он был слишком занят, пытаясь удержать на месте лошадь, но превращение должно было быть молниеносным.
– Прочь, – рявкнул Ирсинг, пока Селки продолжала бороться со своим всадником и бешено крутить глазами. – Сейчас не время.
– Что?
– Просто уезжай, понял? Чем дальше, тем лучше!
Это прозвучало зловеще.
– Пошёл! – приказал Ирсинг, но не обернулся, чтобы проверить, последовал ли Костер его приказу. Он не воспользовался деревьями, просто избавился от узнаваемой и привычной Костеру формы и унёсся в ночь, будто корни мира решили поиграть в волка.
Хоть Ирсинг и говорил категорично, он не казался безумным, а его вид, пускай инакий, был ничем иным как им самим. Он не сошёл с ума и не одичал. Опасность таилась впереди, а они были близко, чересчур близко к сердцу рощи.
Костер замешкался лишь на миг. Селки воспротивилась, когда он послал её вслед за хранителем, но была слишком хорошо выезжена, чтобы долго упорствовать. Заложив уши назад, она рванула по пути Ирсинга, и Костер отпустил поводья, доверяя её зрению в сгущающихся сумерках больше, чем своему. Он наклонился к её шее, пока они мчались меж деревьев, но обнаружил, что меньше веток хлестали его, чем он ожидал при такой скорости. Деревья отклонялись от него, с удивлением осознал Костер, они расчищали ему дорогу в меру своих сил, и тут и там во встревоженном молчании мелькали яркие золотые глаза.
Даже скача во весь опор, они сильно отстали от хранителя. Когда они выехали из-под деревьев, Ирсинг уже был на месте. Он столь стремительно менял форму, что Костер не мог за ним уследить. Поляна была усеяна трупами, некоторые ещё пытались шевелиться, пока магия медленно вытекала из них, но оставшимися навьями можно было заселить деревню, и основная их масса стояла между ним и Ирсингом.
Сбросив поводья Селки на шею, Костер схватился за лук, а не меч, и быстро натянул тетиву, воспользовавшись стременем для опоры. Если он будет двигаться, если не кончатся стрелы, он пробьёт брешь в этой толпе. В ближний бой он ринется, когда варианты получше истощатся.
Солнце скрылось за деревьями. Накладывая первую стрелу, Костер подумал, что должен был бы хуже видеть, хотя небо над головой и горело оранжевым и золотым. Где-то на той стороне поляны кто-то принёс факелы… а навьям огонь не требовался.
Он спустил стрелу и потянулся за второй, рыская глазами в поисках следующей цели, а не следя за точностью первого выстрела. Нечисти было так много, что промахнуться было невозможно, и он стрелял снова и снова, так быстро, как доставал стрелы из колчана. Скоро его заметят, и тогда…
Селки замерла под ним как истукан, ощутив поводья на шее, но мгновенно поддалась давлению одной ноги и отскочила влево, когда за ними ломанулась группа навий. Наступило время целиться точнее, и он аккуратно стрелял назад, предвосхищая ритм прыжков Селки и прорежая ряды преследователей. Двое из них были старее или умнее прочих, их рваная походка мешала хорошо прицелиться, так что Костер сел в седло, и Селки как по команде зарылась копытами в землю и застыла на месте.
Эти двое быстро пали один за другим, однако сам Костер привлёк слишком много внимания. Ему следовало бы уехать с поляны и обогнуть сражение, чтобы зайти с другой стороны, но брошенный в сторону дальнего конца рощи взгляд заставил его передумать.
Он рассмотрел факелы, вкопанные по обе стороны одного из могучих древних дубов и ярко горящие в окружающей темноте. В их свете он увидел дёргающегося на стволе мужчину, привязанного за ставшие фиолетовыми кисти рук, а кровавые остатки глаз уже окрасили его щёки алым. Одно это и так было отвратительно, но с резким болезненным вздохом Костер понял, что связывающая мужчину верёвка была ничем иным, как пуповиной дриады, а саму её пришпилили к дубу в пародии на объятия; железные ножи, которыми орудовали двое мужчин в ржаво-красной коже, смешивали кровь и смерти их жертв.
Он не обратил внимания на кинувшихся к нему навий, его следующая стрела предназначалась более молодому из двух некромантов. Тому, кто проявлял большее рвение.
Сжав ногами бока Селки и пустившись вслед за спущенной стрелой, он доставал вторую, смотря, как пошатнулась и рухнула на колени его цель. Он точно попал в лёгкое, и даже если не в сердце, самые чёрные из магов намного более хрупкие, чем их создания. Когда старший мужчина обернулся с мерзким оскалом, Костер был готов. Копыта Селки проскользнули по влажной траве, когда он её осадил, чтобы с первого раза убить ублюдка.
Ещё секунда – и он бы выстрелил, если бы с верхних веток на него не напал навий с до боли знакомыми чертами лица.
На него смотрел не юный Тьерр, о нет. Улыбка Тьерра никогда не была такой жадной, а на месте двух жёстких кусков янтаря должны были сиять яркие, смешливые, синие глаза. В глубине души он не удивился – егерь мог не явиться на одну перекличку, но не на вторую – и ни на миг не поверил, что в этой истерзанной оболочке осталось хоть что-то от паренька, которого он едва знал. Просто он ни разу в жизни даже в самых диких лесах не встречал навья, чьё имя знал.
Он почти извинился, но решил не тратить понапрасну воздух. Вместо этого его стрела вонзилась монстру точно в лицо. Селки в тот же момент с криком ринулась вперёд, её тело сотряслось, будто по ней ударили, и Костер знал, что если обернётся, то увидит кожистые руки, пытающиеся утянуть её вниз – и Костера вместе с ней.
Что ещё хуже, когда Костер оглянулся, старого некроманта и след простыл.
Что ж, не оставалось времени волноваться о нём.Опережать на шаг монстров, которые окружали его со всех сторон, и так задачка трудная, ещё и Ирсинг был абсолютно один в центре всё разраставшейся кровавой бойни.
Впервые увидев, как сражается Ирсинг, он был поражён, но сейчас понял, что хранитель сдерживался, видимо, опасаясь так напугать Костера, что тот, поджав хвост, бежал бы до самых Озёр. Ни на миг не останавливаясь, Ирсинг будто стал ураганом пепла и зелени, ни в одной форме не задерживаясь дольше, чем требовала его атака. Пальцы превращались в когти, разделялись в десяток щёлкающих плетей, а сам он уворачивался, ускользал как клубок змей, только чтобы появиться за новым противником. Ему тоже доставалось – некогда гладкие корни местами несли следы зубов и царапины, несколько из них скрутились в тугие узлы, поблёскивающие чем-то прозрачным и маслянистым – но он ни разу не замедлился, ни разу не дрогнул, и ни разу не посмотрел в сторону Костера.
Казалось, что прошла вечность, прежде чем остатки врагов бросились наутёк, но не добежали даже до деревьев. Некоторых настигли стрелы Костера, но Ирсинг безжалостно расправлялся с беглецами, как боролся за свою жизнь до того, и ничем даже отдалённо не походил на человека, разрывая последних навий на куски.
Костер сполз с седла и опёрся на плечо Селки, возвращая себе твёрдость в ногах, затем переборол нервное возбуждение от только что окончившейся битвы и огляделся, ища, что требует его внимания в первую очередь.
«Ирсинг», – решил он и направился прямиком к хранителю, пока не понял, куда тот шёл.
Ирсинг приблизился к древнему дубу с явной неохотой и, сжав губы, уставился на омерзительную сцену, которую оставили за собой некроманты. Его зелёные глаза горели яростью и болью. Спасать мужчину было поздно – незнакомец, Костер его никогда не встречал – да и дриада пребывала в не лучшем состоянии. Он едва мог различить её на фоне ствола дерева, её сухая кожа, так напоминающая кору, вжималась в него так плотно, что словно сливалась с дубом воедино. С закрытыми глазами она казалась древесным призраком, которого легко не заметить.
Костер с надеждой посмотрел на Ирсинга, но всё внутри него сжалось, когда тот покачал головой, не смотря вниз.
– Я не могу ей помочь, – прохрипел он, и его ладони сжались, их узлы заходили ходуном, яснее лица выражая его муки. – Если она выживет, погибнет её дерево.
Однако когда хранитель потянулся, чтобы отвязать пуповину дриады от запястий умершего человека, та распалась в пыль и осыпалась на землю, разрывая связь между ними.
У Костера перехватило дыхание, когда дриада сделала последний вздох; он не подхватил упавшее к ногам тело, слишком потрясённый увиденным, чтобы вспомнить о приличиях. Он не знал, как создавали навий, и с радостью оставался бы в неведении. А проводить подобный ритуал здесь…
– Почему она? – с трудом выдавил он. – Почему здесь?
– Иногда, – прохрипел Ирсинг, – не из-за хранителя дичает лес. Осквернение сердца рощи тоже прекрасно справится с такой задачей, заодно прихватит меня с собой, – он отвернулся, пока Костер обдумывал услышанное, и зло и устало окинул взором разбросанные трупы. – Этих тоже придётся сжечь. Они хотя бы сделали часть работы и собрались в одном месте для кострища.
– Здесь? – нутро Костера болезненно сжалось, и он почувствовал, как кровь отлила от лица. – Ты собираешься сжечь их прямо здесь?
– Их так много, что другого места не найти, – разумно заметил Ирсинг. Он будто хотел добавить что-то ещё, но заколебался, а взгляд его чуть смягчился. – Ты не обязан ост…
– Я остаюсь, – перебил Костер, расставив ноги и вздёрнув подбородок.
Сомнения уступили место жалости, когда стали ясны причины возражения Костера.
– Я не собираюсь сжигать своё сердце рощи, чтобы досадить им. Не дождутся, слишком много чести. Может, я и умираю, – прорычал он, сжимая руки в кулаки, – но облегчать им жизнь не планирую. Да я сгнию прежде, чем позволю этим паразитам питаться своим телом, покуда жив. Можешь доверить мне небольшой костерок, – его голос стал нежнее. – Хотя бы в этот раз.
– Остаюсь, – упрямо повторил Костер, но уже не так рьяно. – Хотя бы до утра. Я должен сообщить семье Тьерра, – пояснил он. Его голос надломился от нахлынувших воспоминаний, но он продолжил: – Просто это не тот костёр, с которым стоит оставаться наедине.
Ирсинг кивнул, принимая тот факт, что проиграл спор, но ни словом не обмолвился до самого рассвета, лишь тихо пожелав Костеру доброго пути.
Оставив позади опоганенную рощу и прах друга, тем утром Костер чувствовал себя более одиноким, чем когда приехал.
Вот тебе и блестящий план.
Ничего удивительного, что после доклада он чувствовал себя несколько потерянным. «Отдохни недельку», – по-отечески предложил капитан, и это казалось жутко несправедливым. Он почти не знал Тьерра, ему следовало бы занять чьё-то место или хотя бы взять на себя патрули паренька. Ему следовало бы доказать Ирсингу, что он не напуган ни видом хранителя во всей его красе, ни знанием, что обращение Ирсинга может явиться следствием вовсе не его личного выбора.
Кстати, об этом он тоже доложил, и не мог сказать, дались ли ему тяжелее принесённые Сенну и капитану вести или же печальные новости для родни Тьерра.
Его сочли бы безумцем, если бы он отправился к роще – таковым его считали на прошлом месте службы и никогда бы не позволили даже приблизиться к сердцу рощи – безумцем, вероятно, крайне опасным. И он оставался в городе, часами ухаживал за Селки и всем своим видом как бы показывал, что тревожиться о нём совсем не стоило.
Вот только Сенн заявлялся в гости чуть ли не каждое утро, чтобы утащить его завтракать, затем заходила Ана с детьми и передавала ему ленч, а уж когда на его пороге возник Риг, дабы обсудить вопрос о том своём жеребце, Костер бросил попытки построить стену между собой и их переживаниями, однако ещё долгие дни пребывал в изумлении. Он же почти незнакомец. Насколько же плохо он выглядит, раз они так хлопочут о нём?
По ночам ему снился огонь, и становилось не до сна. Он выходил на прогулки, не покидая пределов деревни, если не брал с собой меча. В конце концов, второй некромант никуда не делся – даже в самых светлых лесах от некромантов никто не застрахован – да и навьи не погибали вслед за создателем. Если кто и замечал его ночные обходы, то никогда их не упоминал, за что Костер был искренне благодарен.
На пятую ночь он решил пройтись до родственного алтаря и рощи, где проходили танцы, но не знал почему.
Пускай он шёл будто в бреду, но около поляны замедлил шаги, приметив свет от факела там, где должна стоять кромешная темень. Время для Светлой Четвертьночи ещё не пришло, наоборот, до неё оставалось больше двух недель, а на огонь и лес ему в последнее время ох как не везло. По уму следовало украдкой уйти, поднять капитана и прочих егерей и вернуться не с одним мечом в руке.
Вместо этого он подобрался ближе и замер от неожиданности, узнав укутанную в плащ фигуру, стоящую над алтарём. Одна рука хранителя была вытянута вперёд, и из сложенной горстью ладони тёк неизменный поток прозрачного золота.
Боясь произвести хоть звук, он наблюдал, затаив дыхание, пока Ирсинг не повернул голову, чтобы взглянуть в его сторону. Подсвеченный тёплым жёлтым светом окружающих алтарь факелов, на миг Ирсинг показался незнакомым, серое лицо стало почти зелёным. Затем его ласковое выражение сменилось лукавым, резким и выжидательным – он вновь был тем Ирсингом, которого знал Костер.
– Ты что здесь делаешь? – спросил Костер и вышел из-под сени деревьев, вставая рядом с хранителем.
Ирсинг ответил с каменным лицом:
– Живу я здесь.
Впервые за последнюю неделю Костеру хотелось рассмеяться.
– Ну да, – вместо этого сказал он, – это я и так знал. Но ты наполняешь чашу, – неуклюже указал он. Он заметил, что ладонь Ирсинга выглядела так, будто была порезана, но говорить об этом вслух не стал. Он и без того уже слишком много раз за одну ночь озвучил очевидное.
– Мне подумалось, – протянул Ирсинг, – что существовать в ожидании своей смерти несправедливо по отношению к тем, кого мне дóлжно хранить. Даже если они… далеки от меня, я… – он с силой сжал пальцы в кулак и опустил руку, глядя в широкую деревянную чашу, до краёв наполненную его… кровью? Сущностью? Костер не представлял. – Твоя забота – честь для меня, – почти неслышно сказал Ирсинг. – Мне надлежит ответить тем же.
Костер уставился на него. Отголоски понимания зашевелились у него в голове и отказались умолкать.
– Тебе никогда не нужен был кто-то, кого надо защищать, – вслух произнёс он, вспоминая собственные слова, сказанные так много недель назад. Тогда он опирался на свой опыт общения с изменчивыми хранителями.
Ирсинг смерил его настороженным взглядом, его низкий голос прозвучал глухо:
– Я нахожу бесполезными тех, кто не в состоянии позаботиться о себе. Тебе пора было б уже уяснить, что мне нельзя доверять.
Настолько смехотворное заявление не стоило ни возражения. На его лице расцвела улыбка от снизошедшего озарения, а не от абсурдности сказанного.
– Ну что ж. Теперь я понимаю, каким круглым дураком был.
– Что?
– Что я с самого начала твердил тебе? – с лёгким сердцем поторопил его Костер.
Зелёные глаза сузились, и Ирсинг едва ли не обвинительно бросил:
–Ты толкуешь про свой нелепый план по привыканию к моей внешности посредством какого-нибудь благодарного подношения?
– Ирсинг, – с улыбкой оборвал его Костер и потянулся к прохладным скулам хранителя. – Кто знает тебя лучше меня?
Ирсинг замер, словно не в силах поверить собственным глазам, но мелко вздрогнул, когда Костер провёл кончиками искусных пальцев по его щеке. Крепко сплетенные серые лианы не поддавались давлению, совсем не походили на мягкую плоть, однако незаметные, но чувствительные движения под его ладонью, когда Ирсинг сжал челюсти, давали понять: это не маска, это живое. Да, ощущения вовсе не напоминали прикосновения к человеку, но и взволнованно глядящее на него лицо не было человеческим, в отличие от чересчур человеческих глаз, явно усомнившихся в том, не помутился ли разум Костера.
– Всё хорошо, – пообещал он, обхватывая хранителя за шею и медленно наклоняя к себе. – Ты не причинишь мне вреда, я не дам дёру, вопя от ужаса. Позволь мне это доказать.
– Упрямец, – попытался ответить Ирсинг, но Костер заткнул его поцелуем.
Поначалу было непривычно. Губы Ирсинга, хоть и гибкие, были такими же жёсткими, как и всё его тело. Костер слишком поздно задумался, хотя бы из вежливости имело ли существо, которое говорило и, скорее всего, дышало, нечто столь обыденное как язык. Тут его поджидал приятный сюрприз – вкус Ирсинга кружил голову, будто Костер очень быстро выпил много креплёного вина.
С недовольным ворчанием оторвавшись от хранителя, он слегка отклонился и открыл глаза. Пришлось несколько раз ошеломленно сморгнуть. Ирсинг взирал на него, неуверенно нахмурившись.
– Хн, – он помотал головой, прогоняя морок. – Это… ты, да? Родомёд. Это сам ты.
– Это часть меня, – подтвердил Ирсинг и пожал плечами. – Находишь ли ты его неприятным?
– О нет, – заверил его Костер, очухиваясь. Он чувствовал себя так, словно все ощущения обострились и переполняли его, начиная с аромата и вкуса Ирсинга и заканчивая тлеющим внизу живота теплом. – Просто не хочу, чтобы ты потом утверждал, что я был не в своём уме.
– Это может помочь, – предупредил Ирсинг, но сдался, увидев усмешку Костера.
– Нет, – возразил он, – абсолютно, совершенно не может.
Обычно он не любил обнажаться на улице, но рядом с алтарём – совсем другое дело, особенно в присутствии хранителя. Не было ни музыки, ни яркого света десятков факелов, ни радости и смеха родных и близких, однако тусклое пламя и тихая темнота леса не казались отталкивающими.
Он надеялся, что его откровенность заставит Ирсинга расслабиться, но потянувшаяся к нему рука была чрезмерно осторожной, гладко отполированные пальцы невесомо прочертили линию по ключице от горла к плечу. Прохладные и непривычные, где тонкие корни сплетались, принимая человеческие очертания, они поглаживали кожу Костера знакомыми движениями и в то же время не походили ни на что, и очень жёсткие, и слишком гибкие одновременно.
– Всё хорошо, – повторил он и запустил руку под плащ Ирсинга, который уже пока было чинить. Его ладонь легла на твёрдое бедро.
Когда края плаща разошлись, Ирсинг напрягся, но не пошевелился, пристально наблюдая, как Костер его рассматривал. В их последнюю встречу хранитель был ранен в десятке мест, но не позволил Костеру как следует себя обследовать. Он переживал о многом, но больше всего о том, смог ли Ирсинг залечить вред от того, что с ним сотворили, ведь его сердце рощи осквернили, оно медленно погибало, но, видимо, волновался он напрасно. Ещё можно было подметить царапины и рваные раны, оставленные когтями и ножами, но они хорошо заживали, едва видимые на стальном фоне широкой груди хранителя.
Он вправду поражал, захватывал настолько, что Костер и не подозревал в себе подобного интереса. Сам он рос исполином, сравнявшись с взрослыми мужчинами в возрасте, когда прочие мальчишки только-только вытягивались будто сорняки. Он быстро набрал силу и большую часть жизни вёл себя с окружающими как с хрупкими фарфоровыми куклами. Одно присутствие Ирсинга заставляло его почувствовать себя маленьким. Он не без причины восхищался феноменальной силой хранителя и теперь держал эту мощь в буквальном смысле в руках. Впервые кто-то усмирял себя ради него.
Он провёл рукой по груди Ирсинга и поразился тому, как точно повторяли твёрдость грудных мышц и скаты ключиц плотно сплетённые корни, копируя очертания и дрожь мускулов, пока его пальцы спускались до плоского живота. Если бы Костер собственными глазами не видел, как хранитель превращается в нечто чуждое, он бы считал того почти человеком, крепким как один из его дубов. В местах, незадетых произошедшей схваткой, он был стеклянно гладким, как отполированное вдоль волокон дерево. Пускай у него не было сосков, которые можно ущипнуть или мучить, не было пупка, который можно игриво пощекотать кончиком языка, но что-то в ласках Костера явно ему нравилось, если судить по заполняющему глаза Ирсинга возбуждению.
Прежде, чем его рука скользнула ниже, Костера притянули вперёд, и Ирсинг впился в его рот поцелуем менее осторожным, но не менее нежным. Изучая губы хранителя, но не испивая из него, Костер улыбнулся – Ирсинг вздрогнул –и одобрительно мурлыкнул, когда массивная ладонь легла на его спину. Чуть помедлив, Ирсинг прижал их друг к другу, кожу к коре.
Он едва не отодвинулся, когда нечто незнакомое шевельнулось у его бедра, захотел увидеть то, что ощущалось столь непривычно. Не твёрдое и единое, а гибкое шевеление тонких лиан, которые поглаживали его кожу будто по собственному желанию. Они исследовали его с той же тщательностью, которую Костер с первой встречи заприметил в Ирсинге, пощекотали тонкую кожу с внутренней стороны его бёдер и почти остановились, когда дошли до крепко прижимавшегося в его животу члена, которым он потирался о хранителя. Одна, колеблясь, обвила основание его члена – Костер зарычал и не шевелился, пока она мягко пробиралась по нему вверх. Дерево не славилось податливостью, и на миг он почувствовал себя в ловушке, будто ему на член одели поводок. Он зарделся, когда понял, что совсем не возражал против такого развития событий.
Вовсе не от смущения начал он извиваться в объятиях Ирсинга, стоило второй лиане присоединиться к первой. Он понял, что в этих кольцах было достаточно места, чтобы отодвинуться на несколько дюймов, пока головка члена не коснулась последнего оборота; трепещущее сжатие заставило с резким вздохом толкнуться вперёд. Откинув голову назад, он увидел, как зорко наблюдает за его реакциями Ирсинг. Хранитель на сей раз не ответил на безмолвное давление руки Костера, лежащей у него на шее, и отказался отвлекаться на поцелуи.
Он не мог не покраснеть, когда третий отросток присоединился к первым двум, ещё пара заигрывающе и искательно провели по его яйцам, а затем медленно изогнулись, разводя их в стороны. И вновь он попытался сдержать свои беспокойные движения – и не смог. Он изучал длину своего необычного поводка и старался не опозориться от малейшего жадного, сжимающегося движения, нежно притягивающего его обратно, ещё ближе к хранителю. Эти гибкие, извивающиеся корни, казалось, были сразу везде, так что через постыдно короткое время Костер уже бесстыдно тёрся о прохладное твёрдое бедро Ирсинга; тот переступил, чтобы ему было удобнее.
– Нравится? – прошептал Ирсинг ему на ухо. Костер отвлечённо рассмеялся и сильнее вцепился в плечи хранителя, когда два – или три? – отростка Ирсинга сплелись в узел и надавили на местечко сразу за его мошонкой.
– Духи, да. Так… ох, так хорошо. Сделай так ещё.
Глухое урчание Ирсинга около его шеи окончательно переполнило чашу терпения, и Костер порадовался, что до лета оставалось всего несколько недель. Он уверенно выпутался из объятий Ирсинга, задрожав, когда согретые теплом его тела лианы нехотя прошлись по его коже, выпуская из своих колец. Он бы встал на колени, только вот Ирсинга это явно встревожило, и он задумался, насколько хорошо контролировал себя хранитель. Безусловно, достаточно, чтобы не ранить его, ну а если в пылу момента?
Он представил, как лианы Ирсинга плотно обвивают его горло, удерживая на месте, пока они одна за другой заполняют его рот, лишают дыхания. Потом представил, как запаникует из-за этого Ирсинг, и отбросил свою порочную фантазию. «Позже», – пообещал он себе и растянулся на своём расстеленном на траве плаще, протягивая руки, чтобы уложить хранителя рядом. Когда Ирсинг станет больше доверять и себе, и Костеру, он точно вернётся к этой идее.
– Давай, – настоял он, заметив, что Ирсинг сомневается. Он наслаждался незнакомыми ощущениями, переплетая пальцы с чужими, большими, чем его собственные. – Я хочу до конца. Давай же.
– Тебе не знакомо чувство меры, – проворчал Ирсинг с неверным смешком, от которого Костер улыбнулся.
– Забавно. Все считают меня воплощением осторожности, – легко возразил он. У него перехватило дыхание, когда Ирсинг аккуратно устроился рядом, но не на нём, и склонился так низко, что напомнил Костеру о своём весе. – Видимо, это тоже частица тебя.
– Тогда повезло тебе, что я терпеливый.
Он хотел рассмеяться – с их первой встречи Ирсинг бывал каким угодно, только не терпеливым – однако медленно блуждавшая по его животу рука как раз дошла до члена, и он от неожиданности поперхнулся воздухом. Ирсинг не сводил с него глаз, и было в подвижных чертах его лица что-то, намекающее на вопросительно приподнятую бровь.
– Хорошо, – выдохнул он и подивился, с каким азартом дёрнулся его член в чересчур осторожном кулаке хранителя. Странно мозолистая поверхность ладони Ирсинга и изогнутые пальцы вырвали из его горла стон. Костер дёрнулся вверх за добавкой. – Хнн. Ты можешь… туже. Я не?
Он беспомощно выгнулся, когда держащая его рука мгновенно распалась, тугие завитки пальцев разделились, ладонь до запястья потеряла человеческие очертания. Шустрые как змейки, эти лианы обвили весь его член. Поначалу казалось, что его сочащаяся смазка увлажнила захват, в котором он отчаянно двигался, но её было чересчур много, пускай сам Костер и был близок к разрядке. Стоило ему глянуть вниз, он увидел, что извивающийся узел из корней хранителя отражает свет огня из-за той же прозрачной жидкости, которой тот ранее наполнял родственный алтарь.
– О духи, – ругнулся он и вспомнил, что прежде Ирсинг порезал себя. Неужели он был настолько груб, что рана вновь открылась? – Ты?
– Тише, – хранитель сжал его крепче при следующем движении, и следующем. – Сейчас всё иначе.
– Но?
– Ты бы не поранил меня, даже если б постарался.
Ирсинга это явно позабавило, и Костер почувствовал облегчение. Или он впитывал сущность Ирсинга кожей, как листья – солнечный свет. Слишком трудно стало думать хоть о чём-либо кроме удовольствия. Он отрешённо решил, что в любое другое время он бы сквозь землю провалился от стыда из-за звука, который издал, когда лианы хранителя отпустили его.
– Хорошо, – сказал Ирсинг, будто понял смысл его бессловесной мольбы. Костер не задавал вопросов, потому что рука хранителя отчасти вернулась к форме человеческой и спустилась ниже. Тонкие, скользкие лианы проникли внутрь него одна за другой.
Он зарычал и выгнулся вверх, без стыда разведя ноги в стороны. Так странно, очень странно, когда внутри двигается нечто столь гибкое, будто его заполнило до краёв гнездо змей. Часть его хотела сжаться от этой непривычности, но осторожные движения лиан посылали вдоль позвоночника Костера снопы искр. Дюжина искусных изгибов легко и беспорядочно поглаживали и надавливали, и он подавался навстречу каждому размеренному толчку, сжимая в пальцах траву. Каждая лиана сама по себе было настолько тонкой, что он не замечал, когда внутри него появлялась ещё одна. Переход от двух «пальцев» к трём, а затем четырём исподволь растянул его.
Он не сразу понял, что Ирсинг спросил о чём-то, ему пришлось моргнуть пару раз, чтобы увидеть, как хранитель смотрел на него со смесью жажды и удовлетворения. Словно наблюдать, как Костер теряет голову, уже достаточно, даже если бы сам он не отказался от…
Большего. В этом же и состоял вопрос, да?
– Ты уверен? – переспросил Ирсинг, довольный, что наконец-то привлёк его внимание.
– Да, – ответил он без колебаний. Неужели Ирсинг сомневался? – Сейчас, – на всякий случай уточнил он.
Отростки, служившие хранителю чем-то наподобие члена, оказались шире и длиннее тех, что составляли его пальцы, но Костер уже был так хорошо подготовлен, а лианы – скользкими от сущности Ирсинга, что первая из них не встретила сопротивления. Вторая скользнула следом почти в тот же миг, пробираясь глубже, но он едва не потерял сознание, когда они изогнулись внутри, раскрывая его для третьей. Он уже чувствовал себя таким же наполненным как секунду назад, а движение внутри не прекращалось ни на мгновение, лианы сплетались и вились вокруг друг друга, распадаясь, только чтобы уступить место ещё одной, присоединившейся к танцу своих собратьев.
Ирсинг оставался абсолютно неподвижным и нависал над Костером с видом глубокого сосредоточения. Так что именно Костер обхватил его бёдра ногами, отчаянно двигаясь, пока корни наполняли его всё больше. Он сразу понял, когда достиг своего предела, почти не желал оборачиваться, чтобы увидеть, сколько же из них уже внутри него, а сколько – снаружи, однако Ирсинг и не давал ему больше. Один отросток погладил его член, скорее дразня, а не лаская. Он бы сам потянулся вниз и взял себя в руку, если бы смог ослабить крепкую хватку на неровной спине Ирсинга. Истекая соком хранителя, пьяный от родомёда и собственных обострённых чувств, он позволил себе забыться, пока в его голове не осталось ничего кроме распирающего изнутри давления, внимательных глаз и оглушительного облегчения, когда он наконец кончил.
Вероятно, он покинул этот мир на несколько минут. Когда он открыл глаза, то почувствовал, как растянуты его мышцы там, где только что был Ирсинг, необычное тепло наполняло его и, будто тая, впитывалось внутри. Хранитель терпеливо сидел рядом и ждал, пока он проснётся.
– Хн, – простонал он и задумался, стоило ли ему приложить усилия и принять вертикальное положение или лучше проспать остаток ночи на этом самом месте. – Это было потрясающе. Мы сделаем это снова.
– Хм. Похоже, у меня будет партнёр в грядущую через несколько недель Четвертьночь, – наигранно небрежно ответил Ирсинг. Отчасти Костер обрадовался: хранитель без слов уверял, что больше не собирался прятаться, обещал жить, а не отмерять отведённое ему время.
Однако по большей части Костер приподнялся на локтях и смерил Ирсинга таким взором, словно сильно сомневался в здравомыслии хранителя.
– Несколько недель? Я предполагал несколько часов. Завтра, если мне придётся тебя уговаривать. Э-э, мне придётся тебя уговаривать? Потому что мне, скорее всего, следует одеться, если уговоры затянутся, по ночам всё ещё прохладно, знаешь ли.
Да, он дразнился, но самую малость, и Ирсинг, хвала ему, это понял.
– Одевайся, если можешь, смертный, – проворчал Ирсинг, внезапно обнаружив один из окружающих их факелов крайне занятным. – Через несколько часов мы можем сие обсудить.
Сильно позже, когда прошло несколько часов, а затем – ещё несколько, на самом краю сна Костер почувствовал, как ласково перебирала его волосы чужая рука.
– Вы так скоро покидаете меня, – прошептал Ирсинг. Слова были полны отчаянной тоски, и Костер попытался вернуться в сознание, но тщетно.
Его старания были обречены на провал, однако это было первым, о чём он вспомнил, проснувшись утром.
На пороге осени, когда лето было уже на исходе, в Орм въехал небольшой караван из пяти повозок с вереницей скота на привязи: тремя коровами, двумя козами и лошадью, которая легко могла быть близнецом гордости и отрады их нового егеря. Ирсинг уже несколько дней следил за ними, ещё с тех пор, как они пересекли границу его леса, хотя они не первые приехали в поисках нового дома – весть о том, что Дубоморье вновь укрощено, быстро разнеслась по стране.
Подобные мысли его развлекали, пусть и не по-доброму. Его сердце рощи вопреки всем ожиданиям опять процветало, но это не значило, что он очистил свои земли от всех невзгод, что рыскали у границ – эту битву никогда не выиграть. Отныне он просто внимательнее прислушивался к мольбам в свой адрес.
Он хотел проверить границы между Ормом и Ясенобродом, но отвлёкся, когда понял, что Костер с ним не идёт. Странно – его человек, его егерь предпочитал сень леса всему прочему, и убедить его сидеть дома было нелегко. Отсутствие мужчины настолько смущало, что Ирсинг повернул обратно, скользя в тени домов на самом краю деревни и походя усмиряя брехучих собак. Он всё ещё носил зелёный плащ, пусть многие видели его лицо во время последних Четвертанцев и не раз – после, благодаря обыденному отношению Костера к его персоне. Хоть он ясно дал понять, что предпочитал для танцев одного конкретного партнёра, не стоило без надобности проверять намерения других людей.
Все ещё привязанный к повозке высокий мерин резко заржал по его прибытии, предупреждая людей, ежели кто из них его слушал, однако те были слишком заняты. Они остановили повозки и оглядывались вокруг с улыбками на лицах.
Костер распахнул свою дверь с ухмылкой и длинными резвыми шагами подошёл к ближайшему вагончику, стягивая сидевшую на облучке возницу на землю и заключая в крепкие объятия.
Ирсинг беспристрастно решил, что для человека женщина была довольно миловидной. Та, смеясь, чмокнула Костера в щёку. Она была почти с него ростом, её длинная чёрная коса растрепалась, а заразительная улыбка искрилась в тёплых карих глазах. Пока он наблюдал, прочие люди повылезали из повозок и подходили к ним, море в основном тёмных волос, тёмных глаз, странно похожих улыбок, и он как раз собирался улизнуть с этого воссоединения, на которое его никто не приглашал.
У него бы это даже получилось, если бы дьявольский конь не наделал шума очередным требовательным ржанием.
Не один Костер обернулся – мужчина постарше со следами седины в волосах зорко шарил чёрными глазами вдоль границы леса. Костер почти с надеждой же искал причину ближе, и стоило ему приметить хранителя, он, не выпуская из рук талию женщины, засверкал от искреннего нескрываемого восторга.
Что ж. Костер любил повторять, что в иных лесах иные традиции.
– Ирсинг! – он ухмыльнулся, когда женщина у него под боком издала возмущённый звук, и проигнорировал её удар кулаком по плечу. – Познакомься с моей семьёй.
Он сделал к ним два шага, но в удивлении остановился.
– Твоей семьёй?
– Ну, её части, – пожав плечами, исправился тот. – Они половину Дубоморья займут, если приедут всем скопом.
– Мы не живём в Вязодоле, – ответила женщина с характерной для Костера лёгкостью. – Мы и есть Вязодол.
– Это точно, – пробурчал с улыбкой старший мужчина. Отец Костера, может?
Он смотрел на них в упор. Они, разумеется, смотрели в ответ, но выжидающе, уютно, и… он ничего не понимал. Но он всё же помнил о приличиях.
– Добро пожаловать, – серьёзно сказал он. – Всем вам.
Они обезоруживающе улыбались в ответ, довольствуясь столь малым, что ему хотелось спросить, есть ли у них вообще хоть какие-то стандарты. Однако если они были хоть сколько-нибудь похожи на Костера – их сына, их брата, Ясень Первозданный, да только слепой бы не признал в этой женщине его сестру – эти стандарты были очень высоки. И Костер привёз их всех от старейшей бабки до детей, которые сохраняли пристойное спокойствие в заботливых руках старших, и он вправду совсем ничего не понимал.
Вот только Костер смотрел на него с добротой в глазах, словно знал много больше, чем готов был сказать, и перед взором Ирсинга развернулась картина того, что задумал этот сентиментальный дурак.
Однажды Костер умрёт, как и все они. Но его племянницы и племянники – его внуки, возможно, хотя в Ирсинге было достаточно дикости, чтобы обрубить на корню подобную перспективу – продолжат жить вместо него, слепленные, коли миру повезёт, из того же теста. И Костер сделал всё возможное, чтобы Ирсинга до конца его дней преследовала самая упрямая, преданная стая смертных, когда-либо ходивших по этим землям.
– Итак, – живо начал Костер, приобнимая сестру. – Это Карис. Она тебе понравится, – добавил он озорно. – Она может сшить идеальный плащ из выкройки за пару дней.
– Учитывая, с какой скоростью мы их портим, я надеюсь, ты сможешь это доказать, – сухо ответил Ирсинг, чтобы увидеть, как поперхнётся смехом Костер.
Её улыбка была до боли знакомой и уютно повторилась на лицах окружавших их людей. Не такие обеты, что он делил с Костером, не такое родство, но всё равно оно согревало его изнутри.
– О да, – она одарила хитрой усмешкой брата, чья тревога казалась наигранной лишь наполовину. – Думаю, справлюсь.
@темы: хитрожопости перевода, диколесье, тентаклики